Восхитительно беспринципный Милтон Фридман, нобелевский лауреат по экономике, говорил, что главная задача бизнеса – максимизировать прибыль его акционеров (shareholders), не слишком сильно нарушая и расшатывая нормы общества, в котором он функционирует. На этой идее, которую еще называют shareholder капитализмом, бизнес жил последние 40-50 лет.



Одно из самых очевидных следствий этой идеи – чудовищное экономическое неравенство, которые мы сейчас наблюдаем. Из-за этого принципа “умерла американская мечта”: доходы американского среднего класса не растут с 1980-х, компания Amazon и президент Америки не платят налоги, а у 2000 миллиардеров денег больше, чем у 4,6 миллиардов людей вместе взятых.



Но в последнее время, особенно в 2020 году, крупный бизнес заговорил о смерти shareholder капитализма и о том, что на смену ему пришел stakeholder капитализм.



Stakeholder капитализм отказывается от формулы Фридмана и включает в понятие выгоды интересы сотрудников, клиентов, окружающей среды и общества в целом – то есть всех, кто принимает участие в бизнесе, или имеет в нем долю (stake), а не только акции (share). Основные постулаты этой концепции изложены в Давосском Манифесте 2020.



С чего вдруг воротилы с Уолл-стрит и самые богатые люди после десятилетий пренебрежения, обмана и откровенного вредительства в адрес природы и общества в целом возьмут и по свистку станут отстаивать наши интересы. В чем подвох?



Я считаю, что все дело в наступлении эры «новой прозрачности».



В наше время просто невозможно так же эффективно скрывать свои преступления, абьюзить доверие и нагло эксплуатировать людей. Все тайное с помощью интернета становится явным, и репутационный ущерб разрушает бизнес не хуже финансового кризиса или антимонопольного комитета.



Чтобы понять, как репутация и общественное мнение выражается в деньгах, достаточно вспомнить о таком понятии, как стоимость бренда. Не путать со стоимостью компании: если стоимость самой дорогой компании Apple (около $2 трлн) составляют все ее заводы, патенты, магазины и так далее, то стоимость самого дорогого бренда – тоже Apple ($240 млрд) – составляет исключительно репутация, которая обьясняет, сколько пользователи готовы доплачивать за значок с надкушенным яблоком.



Стоимость бренда складывается из таких факторов:

- сколько люди готовы заплатить сверху («Конечно, дорого — но это же эппл!»),

- как часто они выбирают этот бренд («это уже мой шестой айфон!»),

- какие у них ожидания от него («на айфон я лучше фотографирую!»),

- связанные с ним воспоминания и истории («я с первым айфоном еще в школу ходил»)

- и того, как они сравнивают бренд с его альтернативами («не этот сраный андроид»).



Стоимость бренда формируется почти исключительно в сфере психологии и опирается на чувства миллионов людей, а не на цифры продаж и технические характеристики продуктов. Поэтому для Apple гораздо страшнее «уронить лицо» и, например, публично признать сотрудничество с ФБР, чем закрыть свои магазины и лишиться заводов в Китае.



Наше мнение становится все более значимым финансовым фактором. Именно поэтому за возможность его формировать компаниям вроде Facebook и Google платят столько денег. Именно поэтому процветает надзорный капитализм.



А чтобы наше мнение было реальной силой и продолжало набирать финансово-социальный вес, оно должно быть взвешенным.



Сторонники теории плоской Земли и других откровенно бредовых тем реально дискредитируют умственные способности stakeholder’ов — а соответственно, и вес их мнения.



Если им можно втирать такую дичь, значит, им можно будет втереть, что угодно — а значит, большому бизнесу опять не о чем переживать и можно возвращаться к максимизации прибыли любой ценой.