Прошло двадцать минут, а Уэс взял в себя руки только что. Ладонь все еще ныла. Двадцать минут назад он четыре раза отчаянно ударил по рулю, когда понял, что не может вести машину — забыл как.
Его дочь пыталась залезть под сидение и шумно ерзала, потому что там было слишком мало места для ее возраста. Уэс вышел из машины, открыл заднюю дверь. Дочь аккуратно поставила ладонь на траву и медленно выглянула на улицу — как зверек из клетки-переноски. Он взял ее на руки, дочь тянулась через его плечо к спине, пыталась переползти. Уэс помнил свое имя, а ее — уже нет.
Он чуть не забыл старый громоздкий туристический навигатор под лобовым стеклом — слишком сложный, чтобы теперь в нем разобраться. Но тот показывал точку и показывал, что до нее одиннадцать километров. Много.
Было утро октября, солнечное, сырое. Уэс быстро соскользнул с обочины в канаву, чуть не упал. Его дочь что-то промычала, тащить ее на плече было тяжело. Уэс вспомнил, что забыл в машине наручники — громко выругался. Пришлось карабкаться обратно одному. Когда он вернулся — дочь лежала на животе и пробовала на зуб желтый кленовый лист. Уэс поднял ее, снова перекинул через плечо и быстро пошел в сторону редкого леса.
Он шел долго, очень долго. Около четырех часов они проходили мимо маленькой деревушки. Уэс увидел там человека — тот стоял у дерева и терся спиной о ствол, как медведь. Человек тоже увидел Уэса с дочерью, остановился на секунду — и продолжил чесать спину дальше. Уэс увидел, что на пояснице дочери набухли зеленые почки. Он попытался идти быстрее, но не получалось.
Стемнело рано и быстро. Уэс не понимал — сам ли управляет телом, или оно идет по инерции. Еще через час он уже смутно представлял, кто он, что он и зачем. Девочка на его плече спала, а он все еще шел — в его мире не осталось ничего кроме направления, тяжести на плече и побрякивающей в кармане железяки.
Они пришли на место в свете яркой луны, на большой холм с одиноким деревом. В корень была вбита толстая ржавая скоба. К ней — пристегнуты схваченные свежей ржавчиной наручники, в наручниках торчало что-то похожее на руку, обвитое сухими стеблями, как и все тело. Стебли тянулись к дереву.
Уэс аккуратно положил девочку к корню, вытащил наручники из кармана, встегнул ее руку, продел цепь под скобой, и защелкнул другой конец на своей руке. Наконец, он выдохнул, и удивленно заметил, что был абсолютно в трезвом уме — всего лишь смертельно уставший. Он обнял проросшее стеблями тело, обнял девочку и лег. Ему хотелось побродить в остатках ускользающей памяти — но сон был сильнее.
Наутро кожа девочки плотно покрылась зелеными проростками. Она лежала спокойно, иногда крутила головой и хлопала пустыми глазами. Уэс пытался куда-то ползти, но наручники не пускали. На девочку он не обращал внимания — его больше интересовали влажные листья. Он брал их в охапку и жевал.
Совсем скоро они перестали двигаться, а их кожа полностью проросла. Уже через неделю стебли трех тел плотно переплелись и обвили дерево.
Его дочь пыталась залезть под сидение и шумно ерзала, потому что там было слишком мало места для ее возраста. Уэс вышел из машины, открыл заднюю дверь. Дочь аккуратно поставила ладонь на траву и медленно выглянула на улицу — как зверек из клетки-переноски. Он взял ее на руки, дочь тянулась через его плечо к спине, пыталась переползти. Уэс помнил свое имя, а ее — уже нет.
Он чуть не забыл старый громоздкий туристический навигатор под лобовым стеклом — слишком сложный, чтобы теперь в нем разобраться. Но тот показывал точку и показывал, что до нее одиннадцать километров. Много.
Было утро октября, солнечное, сырое. Уэс быстро соскользнул с обочины в канаву, чуть не упал. Его дочь что-то промычала, тащить ее на плече было тяжело. Уэс вспомнил, что забыл в машине наручники — громко выругался. Пришлось карабкаться обратно одному. Когда он вернулся — дочь лежала на животе и пробовала на зуб желтый кленовый лист. Уэс поднял ее, снова перекинул через плечо и быстро пошел в сторону редкого леса.
Он шел долго, очень долго. Около четырех часов они проходили мимо маленькой деревушки. Уэс увидел там человека — тот стоял у дерева и терся спиной о ствол, как медведь. Человек тоже увидел Уэса с дочерью, остановился на секунду — и продолжил чесать спину дальше. Уэс увидел, что на пояснице дочери набухли зеленые почки. Он попытался идти быстрее, но не получалось.
Стемнело рано и быстро. Уэс не понимал — сам ли управляет телом, или оно идет по инерции. Еще через час он уже смутно представлял, кто он, что он и зачем. Девочка на его плече спала, а он все еще шел — в его мире не осталось ничего кроме направления, тяжести на плече и побрякивающей в кармане железяки.
Они пришли на место в свете яркой луны, на большой холм с одиноким деревом. В корень была вбита толстая ржавая скоба. К ней — пристегнуты схваченные свежей ржавчиной наручники, в наручниках торчало что-то похожее на руку, обвитое сухими стеблями, как и все тело. Стебли тянулись к дереву.
Уэс аккуратно положил девочку к корню, вытащил наручники из кармана, встегнул ее руку, продел цепь под скобой, и защелкнул другой конец на своей руке. Наконец, он выдохнул, и удивленно заметил, что был абсолютно в трезвом уме — всего лишь смертельно уставший. Он обнял проросшее стеблями тело, обнял девочку и лег. Ему хотелось побродить в остатках ускользающей памяти — но сон был сильнее.
Наутро кожа девочки плотно покрылась зелеными проростками. Она лежала спокойно, иногда крутила головой и хлопала пустыми глазами. Уэс пытался куда-то ползти, но наручники не пускали. На девочку он не обращал внимания — его больше интересовали влажные листья. Он брал их в охапку и жевал.
Совсем скоро они перестали двигаться, а их кожа полностью проросла. Уже через неделю стебли трех тел плотно переплелись и обвили дерево.